Николай Ежов и женщины

Николай Ежов вел столь же бурную сексуальную жизнь, как и у его супруга. Евгения Гликина, подруга и его жены и домработница, так охарактеризовала привычки Николая Ежова: «Он готов был установить интимную связь с любой, хотя бы случайно подвернувшейся женщиной, не считаясь ни со временем, ни с местом, ни с обстоятельствами. От Хаютиной-Ежовой, супруги наркома, мне известно, что Николай Ежов в разное время в безобразно пьяном состоянии приставал, пытаясь склонить к сожительству, ко всем женщинам из обслуживающего его квартиру персонала». И далее: «Когда в 1936 году одна из знакомых Николая Ежова забеременела от него, Евгения Соломоновна с помощью своих связей в Наркомате здравоохранения помогла ей сделать аборт (в то время они уже были запрещены)»…

Поэтому, если наркому докладывали, что когда к его жене приходит писатель Исаак Бабель, та обязательно зашторивает окна, дело ограничивалось только «дежурным» скандалом.

Пытаясь установить интимные связи и до, и после заключения брака с Суламифь (так называли жену наркома) с женами советских ответственных работников, Ежов потом не проявлял к ним и капли великодушия, вне зависимости от близости отношений. У него был роман с Евгенией Подоской, женой посла в Польше. В течение нескольких лет они встречались в Москве. В ноябре 1936 года с санкции Николая Ежова ее арестовали и расстреляли в марте 1937 года.

История Анны Аркус

Анна Аркус, красивая и интеллигентная молодая женщина, тоже держательница «светского салона», водила широкие знакомства с партийными и советскими деятелями, а также с литераторами. Она, как и Суламифь успела дважды побывать замужем сначала за заместителем председателя правления Госбанка СССР Григорием Аркусом, потом за ответственным работником НКВД Бобрищевым. Свидетельство Александра Орлова: «Однажды Николай Ежов с одним из коллег зашел к вечером к Анне Аркус, В это время у нее в гостях был приятель по фамилии Пятигорский, бывший советский торгпред в Иране, у которого были  проблемы по линии НКВД. Уже покидая квартиру Аркус, Николай Ежов поинтересовался, почему хозяйка принимает у себя дома «двурушника» Пятигорского. Аркус обиделась:  «Если Пятигорский двурушник, — сказала она Ежову, — то зачем же вы держите его в партии, а правительство доверяет ему такие ответственные должности?». Николай Ежов разгневался и назвал хозяйку глупой мещанкой. Та выпалила: «Все мои друзья — порядочные люди! А вот ваш закадычный друг Конар оказался польским шпионом!». «Разоблаченный» Конар был на короткой ноге с  наркомом, его одногодкой и большим любителем выпить и погулять.

После этого нарком некоторое время упорно звонил ей (понравилась в итоге!), но на его звонки Аркус не отвечала и никогда больше не приглашала его к себе. Через некоторое время Анна Аркус была арестована по делу «старых большевиков», к которым она никогда не имела ни малейшего отношения. Оказалось, что Ежов лично внес ее фамилию в списки людей, подлежащих аресту. Свое задержание она сочла случайностью (ведь у нее столько знакомых среди руководства НКВД!) и когда следователь назвал ее бывшего мужа Григория Аркуса бабником, она резко ответила: «А вы и ваше начальство – разве не бабники?». В итоге следователи по ее делу (это редчайший случай, поскольку они оказались близкими знакомыми знакомых Аркус) сообщили Николаю Ежову, что состава преступления не нашли (потому что обычные методы установления вины — избиения, на этот раз не применялись). Услышав это, он с недовольным видом пробурчал: «Эта скандалистка заслуживает расстрела! Дайте ей пять лет — не ошибётесь». Так нарком счел возможным жестоко отомстить женщине, отвергшей его ухаживания.

В конце 1938-го Анатолий Ежов, сын его асоциального родного брата (который однажды ухитрился поколотить Николая Ежова, когда тот был уже ответственным партийным работником), то есть племянник, приводил к нему «девушек» на ночь прямо на квартиру: сотрудницу наркомата внешней торговли, за которой Ежов «ухаживал» еще в 1934 году, работницу станкостроительного завода имени Серго Орджоникидзе (под новый 1939 год) и сотрудницу наркомата водного транспорта (в конце февраля 1939 года).

Николай Ежов оказался также и гомосексуалистом

После своей отставки из наркомвнудела и гибели жены  Николай Ежов пил запоем и демонстративно пытался застрелиться. Но давний друг и собутыльник наркома Иван Дементьев, заместитель начальника охраны фабрики «Светоч» в Ленинграде, регулярно гостивший у на квартире наркома, отнял у него оружие. Кроме того, Николай Ежов, со слов Дементьева, опасался ареста и находился все время «в крайне взвинченном состоянии». Комендант Кремля Дагин также упоминает, что в этот период в квартире у  Николая Ежова «была сплошная пьянка».

Постоянный страх от ожидания неминуемого ареста нарком глушил не только алкоголем. В этот период активировалась всегда имевшаяся склонность Николая Ежова кроме гетеросексуальных отношений с женщинами вступать и в гомосексуальные отношения с мужчинами.

Любовники Николая Ежова

Уже после ареста он по собственной инициативе подробно описал следователю Родосу свои гомосексуальные пристрастия. Для следствия, к слову сказать, это было неожиданностью, в общем не укладывающейся в поставленные перед дознанием Берией, а значит, Сталиным, задачи: «Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд новых фактов характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке — педерастии. Начало этому было положено еще в ранней юности, когда я жил в учении у портного. Примерно лет с 15 до 16 у меня было несколько случаев извращенных половых актов с моими сверстниками учениками той же портновской мастерской. Порок этот возобновился в старой царской армии во фронтовой обстановке. Помимо одной случайной связи с одним из солдат нашей роты у меня была связь с неким Филатовым, моим приятелем по Ленинграду с которым мы служили в одном полку. Связь была взаимноактивная, то есть «женщиной» была то одна, то другая сторона. Впоследствии Филатов был убит на фронте.

В 1919 году я был назначен комиссаром второй базы радиотелеграфных формирований. Секретарем у меня был некий Антошин. Знаю, что в 1937 году он был еще в Москве и работал где-то в качестве начальника радиостанции. Сам он инженер-радиотехник. С этим самым Антошиным у меня в 1919 году была педерастическая связь взаимноактивная.

В 1924 году я работал в Семипалатинске. Вместе со мной туда поехал мой давний приятель Дементьев. С ним у меня также были в 1924 году несколько случаев педерастии активной только с моей стороны.

В 1925 году в городе Оренбурге я установил педерастическую связь с неким Боярским, тогда председателем Казахского облпрофсовета. Сейчас он, насколько я знаю, работает директором художественного театра в Москве. Связь была взаимноактивная.

Тогда он и я только приехали в Оренбург, жили в одной гостинице. Связь была короткой, до приезда его жены, которая вскоре приехала.

В том же 1925 году состоялся перевод столицы Казахстана из Оренбурга в Кзыл-Орду, куда на работу выехал и я. Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф. И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие взаимноактивная…»

Голощекин Филипп Исаевич (настоящее имя  — Шая Ицикович), занимавший в 1918 должность комиссар Уральского военного округа, был одним из основных организаторов расстрела царской семьи и последующего сокрытия трупов расстрелянных. 16 июля 1918 года приказал привести в исполнение приказ об истреблении Романовых. За убийство беззащитных людей, в том числе детей, руководство партии обеспечило карьерный рост палача. После расстрела Голощекин сначала был назначен председателем Самарского губернского исполкома,  а потом первым секретарем ЦК Компартии Казахстана.

Организовал масштабную конфискацию скота у степняков зимой, называя это «гражданской войной» и «маленьким Октябрем», в результате чего люди гибли целыми семьями.  Трупы погибших от голода складывали в штабеля и всего лишь присыпали снегом до весны: истощенные люди не могли рыть мерзлую землю зимой, чтобы выкопать могилы. В марте 1928 года при личной встрече с И. В. Сталиным получил категорический запрет на публикацию воспоминаний участников расстрела царской семьи. Был арестован по приказу Берия уже в должности Главного государственного арбитра СССР. Два года в период следствия находился в Сухановской тюрьме. В связи с угрозой взятия Москвы фашистами в сентябре 1941 года был этапирован в Куйбышев. Расстрелян в Куйбышеве в октябре 1941 года.

«…В 1938 г. были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 г. Связь была в Москве осенью 1938 г. у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев.

Несколько позже, тоже в 1938 г. были два случая педерастии между мной и Константиновым. С Константиновым я знаком с 1918 г. по армии. Работал он со мной до 1921 г. После 1921 г. мы почти не встречались. В 1938 г. он по моему приглашению стал часто бывать у меня на квартире и два или три раза был на даче. Приходил два раза с женой, остальные посещения были без жен. Оставался часто у меня ночевать. Как я сказал выше, тогда же у меня с ним были два случая педерастии. Связь была взаимноактивная. Следует еще сказать, что в одно из его посещений моей квартиры вместе с женой я и с ней имел половые сношения.

Все это сопровождалось как правило пьянкой.

24 апреля 1939 г. Николай Ежов».

Показания «сподвижников» Николая Ежова

Дементьев также показал, что в свои приезды в Москву он и  Николай Ежов «занимались педерастией», или, как он еще выразился: «Ежов занимался со мной самыми извращенными формами разврата». Ежов радовался, что Дементьев забыл в Ленинграде свою вставную челюсть и неоднократно заставлял того брать в рот его член. А еще Ежов просил его стать своим телохранителем, «предпочитая иметь в охране доверенное лицо, а не людей Берии».

Этот период описал в своих показаниях также Владимир Константинов, политработник Красной Армии в чине дивизионного комиссара. По его словам, с октября по декабрь 1938 года Ежов часто зазывал его выпить в своей кремлевской квартире. Однажды он попросил Константинова прийти с женой Екатериной и начал накачивать их спиртным.

В результате Константинов уснул на диване. Когда он проснулся в час ночи, прислуга сообщила ему, что его жена в спальне с Ежовым. Константинов пытался войти туда, но  дверь в спальню оказалась заперта. Вскоре Екатерина вышла из спальни вся растрепанная, после этого супруги  отправились домой. Дома она стала плакала и сказала ему, что «Ежов вел себя как свинья». Когда Константинов уснул,  Николай Ежов стал танцевать с ней; во время этого танца, по ее рассказу, «он заставил ее держать в руке его член». После танцев они сели за стол, и Николай Ежов снова «вытащил член». Потом «напоил ее и изнасиловал, порвав на ней белье».

На следующий вечер Николай Ежов опять пригласил Константинова выпить и  уже опьянев, сказал ему: «Я с твоей Катюхой все таки переночевал, и она хотя и старенькая, но неплохая женщина». Константинов, боявшийся наркома, промолчал. В этот вечер Николай Ежов выпил больше обычного. Они с Константиновым  слушали граммофон, после ужина стали ложиться спать. Рассказ Константинова: «Едва я разделся и лег в кровать, смотрю он лезет ко мне и предлагает заняться педерастией. Меня это ошеломило и я его оттолкнул, он перекатился на свою кровать. Только я уснул, как что-то почувствовал во рту. Открыв глаза вижу  Николай Ежов сует мне в рот член. Я вскочил, обругал его и с силой отшвырнул от себя, но он снова полез ко мне с гнусными предложениями». Телохранитель Николая Ежова  Ефимов впоследствии также подтвердил, что Константинов с женой «провели ночь в квартире Николая Ежова и много пили. На следующее утро нарком приказал адъютантам показать Константинову Кремль, а потом весь день продолжалась пьянка».