Февраль 1917 года ни в экономическом, ни в политическом смысле прямо не предвещал крушения трехсотлетней династии Романовых. Никаких особых предпосылок тому не было и в военном отношении. Было ли происшедшее в феврале 1917-го революцией в полной мере?
Февраль 1917, все произошло неожиданно
» Уже в феврале 1917 года бессилие власти ощущалось едва ли не физически. Между тем ни солдаты, ни рабочие не хотели и не ждали в это время никаких революционных потрясений. Даже перед февралем против самодержавия как такового в массах высказывались мало, хотя никчемный Николай II ни у кого не вызывал симпатий. Основным же интересом рабочих было, как обычно, и это вполне естественно, стремление к улучшению экономических условий труда. О большевиках в тот момент никто и слыхом и не слыхивал, потому как их активность в Петрограде, не говоря уже о других городах, была ничтожна. Все «вожди» этой крошечной тогда партии комфортно отсиживались за границей. В начале 1917 года Ульянов-Ленин, находясь в своей любимой Швейцарии, публично заявил местным рабочим, что вряд ли доживет, как и его современники, до революции в России. О событиях в Петрограде он узнавал исключительно из газет, которые доставлялись со значительной задержкой. Остававшийся в Питере «за старшего» большевик А. Г. Шляпников (расстрелян в 1937 году) тогда и сказал только: «Какая там революция! Дадут рабочим по фунту хлеба, движение и уляжется!»В феврале в Петербурге произошел солдатский бунт, с основным лозунгом «Долой войну!» В связи с хроническим маразмом властей бунт перешел в «революцию».
Февраль 1917. 23-е
23 февраля (8 марта по новому стилю) разномастные социалисты по случаю придуманного немецкой социалисткой Кларой Цеткин «Международного женского дня» организовали шествие. Решили пройти по Невскому проспекту с требованиями равноправия женщин и хлеба, с которым в булочных случились перебои. К слову сказать, хлебный дефицит в тот же день за счет имеющихся запасов был ликвидирован. И в этот-то самый день искры бунта, по сути, разожгли действия домохозяек. Никаких агитаторов поначалу и в помине не было. Министр внутренних дел Протопопов, телеграфируя в Ставку дворцовому коменданту, изложил истинные причины перебоев с хлебом: «Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним в половинном размере, вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве 23 февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками».
Официальное сообщение командующего войсками Петроградского военного округа, само собой, никого уже не могло успокоить: «В последние дни отпуск муки в пекарни и выпечка хлеба в Петрограде производятся в том же количестве, как и прежде. Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватало, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве, и подвоз этой муки идет непрерывно».
Наравне с «хлебным» распространился слух, что водопровод отключат, а на Неву не дадут за водой ходить. Вот и наполняли про запас дома ванные и корыта.
Февраль 1917. Экономической катастрофы не было
По свидетельству историка Г. М. Каткова, на протяжении всего февраля 1917 года двенадцатидневный запас муки для булочных Петербурга ни разу не падал ниже средней нормы. Однако огромное количество различных слухов на эту тему циркулировало по городу, дескать, из-за подорожания овса лошадям и коровам скармливают хлеб, или что булочники тайно отсылают часть муки в провинцию для перепродажи на черном рынке. Все это вызвало скупку хлеба населением про запас «на сухари». Сами булочники отмечали, что, купив в лавке хлеб, человек тут же становился в очередь к другой лавке. Газета «Русские Ведомости» опубликовала тогда статью «Развитие паники»: «Откуда причина такой паники — сказать трудно, это нечто стихийное. Но во всяком случае в эти дни для нее не было оснований, ибо в Петрограде все-таки имеется достаточный запас муки…».
Уровень жизни питерских рабочих в последние военные годы и до февраля 1917 года включительно значительно не снижался, даже материальное положение служащих и мелких чиновников было гораздо более серьезным. Однако «в политику» внешнюю и внутреннюю оказались вовлечены все, каждая новость живо обсуждалась, обрастала всевозможными, в том числе и вздорными, слухами об измене или предательстве.
Февраль 1917. 24-е
Морозным утром 24 февраля улицы Петербурга были переполнены людьми, магазины закрылись, трамваи не ходили. Народ толпился под белыми пятнами листовок, расклеенными на стенах домов и заборах. Полицейские пытались разогнать толпы, срывали прокламации. Вот появились казаки. Рысью, в черных папахах и развевающихся на зимнем ветру черных бурках, с поднятыми нагайками, они скачут прямо на толпу. Однако, как только подскакали ближе, словно по команде сдержали коней, а нагайки так и не опускали. В толпе, пораженной поведением донцов, сдергивали шапки и кричали: «Ура казакам!». Вскоре те скрылись из виду. В этот день людские толпы никак не были организованы общими целями. Немудрено, что в масштабах большого скопления людей этой ситуацией воспользовались криминальные элементы: начались погромы, грабежи и мародерство. Полиция старалась предупредить погромы. Расквартированные в Петербурге солдаты запасных полков в этот день по собственной инициативе разгоняли разрозненные рабочие демонстрации прикладами. Британский посол рапортовал на родину: «Сегодня были небольшие беспорядки, но ничего серьезного».
То есть бунт возник без особой решающей и самодовлеющей причины: много существенных факторов, но они не сегодня начали действовать. Очередная капля переполнила чашу.
Февраль 1917. 25-е
25 февраля, в субботу, улицы Петербурга вновь заполнены вездесущими уличными толпами. Только теперь толпа, как единый организм, как многоликое тысячеглазое вездесущее живое существо, почувствовала вседозволенность, почувствовала катастрофическую слабость и нерешительность царской власти. И вирус бунта, случившегося внезапно, никаким особенным событием не спровоцированного, вызвал у этого существа жажду крови — без всяких политических требований и лозунгов. Очевидцы утверждали, что лозунги несли единицы, и их было очень мало. Но уже в этот день стали избивать городовых и срывать погоны с офицеров. Трое же штатских было в этот день убито в ходе выступлений без всякой причины.
Равнодушный к государственным делам царь ограничился телеграммой командующему гарнизоном, тоже охваченному странной нерешительностью, генералу Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить беспорядки». А сам занялся с его точки зрения более важными делами: трехчасовая(!) прогулка на автомобиле и просмотр кинофильма. Николай II не внял пророческому предупреждению, письму убитого в декабре 1916 года Григория Распутина: «Я предчувствую, что еще до первого января я уйду из жизни… если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на своем троне и царствуй. Если же меня убьют бояре и дворяне… двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга… Знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ. Меня убьют. Я уже не в живых».
Убийца Распутина, князь Феликс Юсупов, женатый на племяннице Николая II, великой княжне Ирине Александровне, действительно приходился родственником царю.
Февраль 1917. 26-е
26 февраля ситуация усугубилась. Депутат Государственной думы Родзянко вспоминал: «На улицах беспорядочная стрельба… Части войск стреляют друг в друга». Подчас стрелявшие не могли внятно объяснить причину, по которой они открывали стрельбу. Солдаты стреляли также и в демонстрантов. К вечеру стрельба прекратилась, и до полуночи было относительно спокойно. Но даже и тогда, до 27 февраля, немногочисленные «революционеры» постоянно беспокоились, как бы запал бунта не погас сам собой. Что же произошло дальше? 27 февраля взбунтовались отдельные батальоны Волынского, Павловского, Литовского и Преображенского полков. Добыли в оружейном Арсенале 40000 винтовок и раздали их. Громили государственные учреждения, взламывали магазины, грабили рестораны и просто квартиры состоятельных граждан. Группы подростков в центре города демонстративно крушили витрины и дорогих магазинов, и обычных торговых лавок. Трамваи останавливали, у вагоновожатых отбирали ключи и принимались бить стекла в вагонах, потом вагоны опрокидывали. Грабили и хлебные лавки, просто-напросто разбрасывая по улице булки, громили винные магазины и аптеки, добытое спиртное тут же выпивали. Толпа громила тюрьмы, освобождая не только политических, но и уголовных заключенных. Зачем? Наверное, чтобы реализовать столь популярный в народе сказочный принцип «воли для всех» здесь и сейчас.
Об изменившейся психологии толпы
Современная область психологии, так называемая «наука о жертвах», виктимология, утверждает, что злоумышленник чувствует страх и неуверенность жертвы. Страх и неуверенность в феврале непосредственной для солдат власти, части офицеров, солдаты быстро почувствовали, отсюда и дикие случаи охоты и казни солдатами своих же офицеров, развернувшаяся «охота» на ни в чем не повинных городовых с последующей жестокой расправой. А введенная отмена смертной казни была воспринята солдатской толпой, по сути, толпой вооруженных крестьян-новобранцев, как лишнее указание, что все дозволено, все разрешено. Можно и мочиться, и оправляться прямо на улице, не обращая никакого внимания на прохожих, что сразу вошло в обыкновение.
Вчерашние крестьяне, а нынешние солдаты воспринимали службу как полевую работу, офицера — как барина. Но крестьяне не уважают негодного барина, а многие офицеры к 1917 году были «негодными»: гнобили солдат ни за что, оскорбляли незаслуженно за каждую мелочь. Таким «барам» в селах крестьяне могли и «красного петуха» пустить, сжечь усадьбу. К тому же новоиспеченные офицеры, приступающие к службе взамен погибших на передовой, в звании прапорщиков и так до звания капитана, происходили чаще всего из тех же крестьян и, по понятиям солдат, уже не могли помыкать ими, так же как выбитые долгой войной «кадровые» офицеры. Усугублялось положение и тем, что многие из новоиспеченных офицеров не уважали полковых священников и смеялись над ними. К тому времени церковные службы в армии вели кое-как, христианские обряды и таинства не проводились порой вовсе. Крестьяне-солдаты все это сразу замечали. Царь Николай сам по себе у них тоже не вызывал ни малейшего уважения. «Царь с Егорием, а царица с Григорием», — так говорили в те годы в народе. Еще до начала войны современник приводит заявление происходившей «из народа» собственной горничной: «Лучше бы нас Вильгельм завоевал. Он умный, не то что наш». Пожалуй, насчет Николая она была права, хотя насчет Вильгельма, как показало время, явно заблуждалась.
Деградация царской династии
«Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость», — сказал о нем много сделавший в свое время для страны бывший премьер-министр России Витте. «Хозяин земли Русской», как называл себя Николай II, никак не реагировал на начавшийся в Петербурге процесс фактического отрешения его от власти: даже ничего не значащие аудиенции второстепенных персон не занимали сколько-нибудь значимого места в его распорядке, уступая время бесконечным царским прогулкам, катанию на моторизованных санях, собственноручной уборке снега и игре в домино. Очевидцы событий утверждают, что последующее юридическое отречение царя также не вызвало ни в ком никаких особенных эмоций, «народ, по обыкновению, безмолвствовал». Газета «Русское слово» писала тогда: «С какой легкостью деревня отказалась от царя… даже не верится, как пушинку сдули с рукава». Само собой, никто и не требовал возвращения на престол «царя-тряпки». Некоторые ближайшие родственники царя после его отречения демонстративно навесили на себя красные банты. При этом красный бант в то время не был именно большевистским символом, а являлся именно символом Февраля.
Всего за несколько февральских дней вооруженная Российская армия превратилась в вооруженную шпану при полном попустительстве высшего военного командования.
Думский деятель М.В. Родзянко. Дикий русский бунт
В начале марта уже упомянутый М. В. Родзянко написал: «Вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому подобных я еще не видел, и которые, конечно, не солдаты, а просто взятые от сохи мужики, и которые все свои мужицкие требования нашли полезным сейчас же заявить. К этому присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея». Вооруженные крестьяне почувствовали слабость «барина», и вспыхнул дикий русский бунт, по крылатому выражению А. С. Пушкина, «бессмысленный и беспощадный».
Думский политик В.В. Шульгин. Солдаты в поиске нового хозяина
Известный думский политик и очевидец февральских петербургских событий, либерал В. В. Шульгин писал, гениально предчувствуя близкие ужасы гражданской войны и кровавого террора: «Вся Дума была налицо. За столом были Родзянко и старейшины. Кругом сидели и стояли, столпившись, остальные… Встревоженные, взволнованные, как-то душевно прижавшиеся друг к другу. Даже люди, много лет враждовавшие, почувствовали вдруг, что есть нечто, что всем одинаково опасно, грозно, отвратительно… Это нечто была улица, уличная толпа… Ее приближавшееся дыхание уже чувствовалось… С улицей шествовала Та, о которой очень немногие подумали тогда, но очень многие, наверное, ощутили ее бессознательно, потому что были бледны, с тайно сжимающимися сердцами. По улице, окруженная многотысячной толпой, шла Смерть… Все было забито народом. В большом Белом зале (зал заседаний Государственной думы) шел непрерывный митинг… В огромном Екатерининском стояли, как в церкви… В Круглом, около входа, непрерывный водоворот. Из вестибюля еще и еще лила струя людей… Казалось, им не может быть конца, чтобы пробиться, куда мне было нужно, надо было включиться в благоприятный человеческий поток… Иначе никак нельзя было… Я толкался среди этой бессмысленной толпы, своим нелепым присутствием парализовавшей всякую возможность что-нибудь делать… Наконец поток вынес меня в длинный коридор… Я двигался медленно; в одном месте застрял… чтобы не видеть хоть минуту всех этих гнусных лиц… — я отвернулся к окну… Увы, там, там еще хуже… Сплошная толпа серо-рыжей солдатни и черноватого солдатско-рабоче-подобного народа залила весь огромный двор и толкалась там… Минутами толпу прорезали кошмарные огромные животные, ощетиненные и оглушительно рычащие… Это были автомобили-грузовики, набитые до отказа революционными борцами… Штыки торчали во все стороны… Вдруг кто-то, стоявший рядом со мной, сказал что-то. Я посмотрел на него. Это был солдат. Хмурый, как и я, он смотрел в окно. Потом повернулся ко мне. Лицо у него было какое-то «не в себе». Встретившись со мной глазами и, очевидно, что-то сообразив, он сказал, как бы продолжая то, что он бормотал:
— А у вас тут нет? В Государственной думе?
Сначала я подумал, что он, наверное, просит папирос… но вдруг понял, что это другое…
— Чего нет? Что вы хотите?
Он смотрел в окно… Мазал пальцем по стеклу… Потом сказал нехотя:
— Да офицеров…
— Каких офицеров?
— Да каких-нибудь… чтоб были подходящие…
Я удивился. А он продолжал, чуть оживившись:
— Потому как я нашим ребятам говорил: не будет так ладно, чтоб совсем без офицеров… Они, конечно, серчают на наших… Действительно, бывает… Ну, а как же так совсем без них? Нельзя так… Для порядка надо бы, чтоб тебе был офицер… Может, у вас в Государственной думе найдутся какие — подходящие?..»
На всю жизнь остались у меня в памяти слова этого солдата. Они искали в Думе «подходящих офицеров». Не нашли… И не могли найти… У Думы «своего офицерства» не было… Ах, если бы оно было!.. Если бы оно было, хотя бы настолько… насколько была мобилизована “противоположная сторона”… Тогда борьба была бы возможна…».
«Бунтовщики» по сути просто убегали от впавшего в маразм прежнего хозяина (царской власти), разыскивая, как потом выяснится, не менее строгого нового. Что же с того, что в процессе убегания старого хозяина затоптали… В России это часто бывает.
Знаковое наблюдение русского философа Н.О Лосского
До революции в необходимости твердой власти русский народ также был вполне уверен. Забавный и показательный пример приведен великим русским философом Н. О. Лосским: «В Петербурге весной таял лед на Неве, и переходить через реку по льду стало опасно. Градоначальник распорядился поставить полицейских на берегу Невы и запрещать переход по льду. Какой-то крестьянин, несмотря на крики городового, пошел по льду, провалился и стал тонуть. Городовой спас его от гибели, а крестьянин вместо благодарности стал упрекать его: “Чего смотрите?” Городовой говорит ему: — Я же тебе кричал.
— Кричал! Надо было в морду дать!».
Сознательно новых деспотов себе никто, конечно, не искал. Однако история показывает, что в итоге в России все смуты заканчиваются приходом новой сильной власти. А вот в процессе брожения массы требуют «свободы и демократии», хотя обычно понимают под этими терминами вседозволенность, которая сильно от свободы и демократии отличается.
Как всегда, в отечественной истории, роковую роль сыграли отсутствие гражданского сознания у большинства населения и неразвитость институтов гражданского общества. Это можно считать основными причинами краха как царского режима, так и в последующем Временного правительства.
Мнение лидера кадетов П. Н. Милюкова
Лидер кадетской партии П. Н. Милюков писал: «Состав Совета был тогда довольно бесформенный; кроме вызванных представителей от фабрик, примыкал, кто хотел, а к концу дня пришлось прибавить к заголовку “Совет рабочих” также слова “и солдатских” депутатов. Солдаты явились последними, но они были настоящими хозяевами момента. Правда, они сами того не сознавали и бросились во дворец не как победители, а как люди, боявшиеся ответственности за совершенное нарушение дисциплины, за убийства командиров и офицеров. Еще меньше, чем мы, они были уверены, что революция победила. От Думы… они ждали не признания, а защиты. И Таврический дворец к ночи превратился в укрепленный лагерь. Солдаты привезли с собой ящики пулеметных лент, ручных гранат; кажется, даже втащили и пушку. Когда где-то около дворца послышались выстрелы, часть солдат бросилась бежать, разбили окна в полуциркульном зале, стали выскакивать из окон в сад дворца. Потом, успокоившись, они расположились в помещениях дворца на ночевку. Появились радикальные барышни и начали угощать солдат чаем и бутербродами. Весь зал заседаний, хоры и соседние залы были наполнены солдатами. Потом в зале заседаний, вперемежку с солдатами, открылись заседания “Совета р. и с. депутатов”. У него были свои заботы. Пока мы принимали меры к сохранению функционирования высших государственных учреждений, Совет укреплял свое положение в столице, разделив Петербург на районы. В каждом районе войска и заводы должны были выбрать своих представителей; назначены были “районные комиссары для установления народной власти в районах”, и население приглашалось “организовать местные комитеты и взять в свои руки управление местными делами”».
Февраль 1917. 27-е
27 февраля был создан Временный исполнительный комитет Петроградского совета. В этот же день депутаты IV Государственной думы создали Временный комитет для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями. 2 марта Николай Второй отрекся от престола. Временное правительство было сформировано и приступило к работе в день отречения Николая.
Итак, волнения в феврале 1917 возникли абсолютно стихийно, о чем пишут многие очевидцы тех событий, вследствие политического «идиотизма» верхов. Основы всякого порядка были подорваны «запасными» полками, по чудовищному неразумению сосредоточенными в столице, по сути, темными крестьянскими парнями, которым не побоялись дать в руки оружие и которые под влиянием общего морального разложения не имели ни малейшего желания подвергать свою жизнь опасности на фронте и хотели бы любой ценой остаться в тылу.
Никаких организаторов февральского бунта нет и не было. Тлеющий в последние годы уголь недовольства тяжелыми из-за войны условиями обыденной жизни мог вспыхнуть в огонь бунта, а мог тлеть углями и дальше. А вот же пыхнул из-за ничтожных рядовых моментов маленьким огоньком. Никто вовремя погасить не захотел и не смог. Да вот маленький огонек за несколько дней перешел в костер. Костер тоже можно было потушить, но те, кто должны и могли это сделать, его почему-то испугались. Вот вам и так называемая Февральская революция» *.
Читать далее: