Русская история — Август 1917
«В конце августа, 21 числа, немцы взяли Ригу. Пошли массовые разговоры о том, что германцы возьмут и Петроград. Многие жители стали покидать город, другие, глядя на уезжающих, начинали также собираться и сами. Теперь «хвосты», длинные очереди, стояли и в железнодорожные кассы. Александр Блок записал в своем дневнике: «На улицах возбуждение, на углах кучки, в трамвае дамы разводят панику, всюду говорится, что немцы придут сюда, слышны голоса “все равно голодная смерть”».
Петроград был разочарован революцией. Деятель эсеровского толка высказался таким образом: «Кого в Европе отныне соблазнит зрелище, представляемое русской революцией? <…> Русская революция в своем начале светила миру, как молодая багряная заря… Не сумели дорожить тем светлым, ценным, созидательным, что было в нашей революции. Мы омрачили, мы запятнали ее чистый лик». Газета «Копейка» вообще вспоминала о ценах 1913 года, что при царе порядок был, а «Рига держалась». Уже летом о царских городовых, которых в феврале толпа чуть ли не на части рвала, население тосковало, сравнивая с непрофессиональными, зачастую неадекватными или агрессивными милиционерами Временного правительства. Письмо гражданина в газету: «Плюньте, г. редактор, в лицо тому обывателю, который вам скажет, что ему не жаль городового». В «Новом Сатириконе» опубликована карикатура Ре-Ми, озаглавленная «Тоска по твердой власти». На рисунке был изображен стоящий на коленях в своей комнате перед тенью городового обыватель. Под рисунком следующий текст: «Обыватель: — О, дорогая тень! Если бы ты знала, как я тоскую о тебе под лучами слишком жаркого для моего организма солнца свободы»»
««Весна надежд», последовавшая за Февралем, осталась далеко позади, плод гражданской свободы, такой близкий, оказался не по зубам вожделеющим его массам. И сам плод сгнил миазмами полной вседозволенности и анархии, не рождающими ничего, кроме разрухи и упадка.
Наверное, колоссальная беда состояла даже не в нелюбви народа к свободе, а в неумении организоваться и сохранить ее — отсюда и отчаяние обрести свободу, неверие в нее. Только когда нация, народ проявляет волю в своем нежелании быть стадом, только тогда и будет свобода. Недостаточно у нас каждодневной настойчивости, самодисциплины и упорства внутри.
Еще 11 августа генерал Корнилов заявил своему начальнику штаба, генералу Лукомскому, что имеет целью защитить Временное правительство от нападения большевиков и Советов даже против воли самого правительства. Корнилов сказал, что «повесит германских агентов и шпионов во главе с Лениным» и разгонит Советы. Корнилов хотел поручить эту операцию генералу Крымову, так как был уверен, что тот, «не колеблясь, развесит на фонарях всех членов Совета рабочих и солдатских депутатов». Возможно, в последний момент можно будет заключить соглашение с Временным правительством, но, если согласия этих беспрестанно лавирующих между правыми и левыми политиков добиться не удастся, никакой катастрофы не будет: «Потом они сами скажут мне спасибо».
И уже 25-26 августа по полному согласованию с Керенским войска, верные Корнилову, двинулись к Петрограду. А 28 августа вздорный Керенский, предполагая без всяких оснований, что Корнилов собирается его убить, объявил его мятежником и изменником.
Продвижение войск генерала Корнилова было остановлено 29 августа примерно в ста километрах от столицы на участке Вырица – Павловск, где противники Корнилова разобрали железнодорожное полотно. Благодаря агитаторам, посланным для разложения корниловских частей, удалось добиться того, что последние сложили оружие. 31 августа застрелился генерал Крымов. С умирающего Крымова, доставленного в больницу, срывали повязки «революционно настроенные» фельдшера и медсестры. 2 сентября Корнилов временно оказался под арестом.
А убит был генерал Корнилов 31 марта 1918 года при неудавшемся штурме Екатеринодара. Генерал А. И. Деникин писал: «Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного. Мистический покров предвечной тайны покрыл пути и свершения неведомой воли». Толпа долго глумилась над трупом генерала: его рубили шашками, бросали с высоты на землю. В конце концов, обезображенный до неузнаваемости, он был сожжен на городской бойне.
Корниловский поход в 1917 году окончился неудачей из-за невнимания его последователей к важным деталям организации предприятия, народ практически ничего не знал о целях «корниловского движения», а если бы и знал, то не счел бы их близкими для себя. Да и то сказать, цели «для народа» самого генерала вовсе и не интересовали, поэтому он поручил их формулировать другим лицам. На понимание и принятие его похода широкими массами генерал не обращал внимания. И совершенно напрасно, потому что распропагандированная армия представляла именно тот же народ, только вооруженный…
Большевики в это время успешно продолжали «продавать» несбыточные обещания народу. После провала корниловского похода на Петроград они возродились к политической жизни, словно Феникс из пепла.
Большевики вводили в заблуждение даже собственным названием: на самом деле они не были в большинстве ни среди политических партий, ни в Советах, ни в армейских комитетах вплоть до осени 1917 года. Они удачно воспользовались совершенно нежданным для них, абсолютно неорганизованным в первое время незначительным бунтом, ставшим Февральской революцией и катастрофой для страны исключительно вследствие политического идиотизма Николая и руководства тогдашней Государственной думы. Распаляя неграмотную толпу, последователи Ленина и Троцкого попытались узурпировать власть в июле, эта попытка провалилась. Но всеобщее гражданское равнодушие, «атомизацию» общества, когда, кроме бытовых своекорыстных вопросов, никого ничего не интересует («Не наше дело, что пора звонить приспела, есть на то пономарь»), они очень хорошо почувствовали. Поэтому намерение кучки горлопанов захватить власть не скрывалось теперь ни от кого и оказалось впоследствии свершившейся драмой для такой огромной и такой равнодушной к собственной судьбе страны. Ленин очень хорошо знал характер русского народа.
До июля 1917 в России еще сохранялась возможность демократического развития страны, и она была вполне реальной. Потом произошла радикализация как левого, так и правого крыла, они и боролись за власть. А вот после провала выступления генерала Корнилова демократический центр стал сам по себе разваливаться, не имея никакой политической воли, в отличие от весьма активных большевиков.
После революционной эйфории общество охватила апатия. Эта социальная апатия и безразличие народа, продлившиеся с лета 1917 года до осени, привели к Октябрьскому перевороту. Временное правительство само подсознательно приняло собственную «временность». Керенский по-прежнему полагал, что управлять Россией можно только произнесением речей и принятием «справедливых законов».
«Доживем ли мы когда-нибудь до такого момента, когда нас снимут с этой опостылевшей булавки, на которой мы трепыхаемся, как бабочка-однодневка?» — писали в газетах. И мало кто думал о том, что можно было бы попытаться «снять себя с булавки» самим».
* текст выделенный кавычками является фрагментом книги «Недоля» Дмитрия Рахова
Читать далее: