«Недоля — вот проявление темной и недоброй стихии, всегда таящейся в самой нашей сердцевине. Она не дает нам завершать самые блестящие, самые захватывающие полеты нашей мысли. Только прочитает намеченное вчерне и вдохнет в русскую душу страх и уныние.
И вправду, Недоля все время звучит в российских пейзажах. В бесконечной череде лет и времен года на наших бескрайних околдованных просторах, где проходит не время, а беспорядочно и случайно проходят живущие на этих равнинах обитатели. Время циклично, змея кусает себя за хвост. С детства каждый рожденный на этих равнинах принимает в себя, в свою душу, в свое тело эту сладкую прелесть и истому морока, раскинувшегося над огромной страной».
«Войны отечественные в русской истории прошли по одному сценарию: наш народ сам начинать громить любого врага, но только тогда, когда речь о жизни и смерти народа. За семьи, за родные очаги, а вовсе не за царя, не за Сталина, в общем, не за власть».
«Но почему же после двух, весьма, правда, своеобразных, революций все опять свелось к поиску хоть «большевистского», но царя? Прав был, выходит, думский деятель Василий Шульгин, когда заметил: «Русские не способны делать дела через самозарожденную организованность. Мы из тех народов, которым нужен непременно вожак. При удачном вожаке русские могут быть очень сильны…». Неужели для рывка вперед России обязательно быть империей? В западных странах общество выстраивало и структурировало государство, а в России, наоборот, общество было в известной мере сконструировано государством. Лишившись по тем или иным причинам царя, народ неизменно начинает искать «сменщика», если ему, конечно, позволяют искать самому. А если, как обычно бывает, не позволяют, то покорно или равнодушно подчиняется новому властителю. Лава бунта застывает в России каждый раз в образе диктатора, теперь уже страстно желаемого истощенной и усталой от смуты массой. Иные варианты общественного устройства у нас надолго не приживаются. Вот что писал Константин Кавелин в «Мыслях и заметках о русской истории» еще в 1866 году: «Царь, по представлениям великорусского народа, есть воплощение государства… идеальное, благотворное, но вместе и грозное его выражение; он превыше всех поставлен вне всяких сомнений и споров и потому неприкосновенен… Царь должен быть безгрешен; если народу плохо, виноват не он, а его слуги: если царское веление тяжело для народа, значит, царя ввели в заблуждение… В самые трудные и тяжкие времена, когда приходилось чуть ли не сызнова начинать политическое существование, великорусский народ, прежде всего, принимался за восстановление царской власти».
Любимый в русской истории архетип: хороший царь и очень плохие министры. Недовольство масс в истории России всегда обходит фигуру вождя, во всем виноваты бояре или чиновники. И очередной вождь легко скрывает перед доверчивыми массами собственные просчеты и недостатки. Русский народ по-прежнему мечтает о загадочной анархической «воле», а вовсе не о свободе и демократии. Физически осознаваемое отвержение и неприятие, ощущение чуждости всякой чиновней власти воистину удивительно в русском человеке. Не потому ли всякая русская власть всегда изощренно издевалась над миром? Но самому главному в этой власти, властителю, Недоля давала особый морок — народ любил его как своего. И чем больше этот самый главный убил и искалечил морально и физически, тем милее он самим страдальцам. Иван Грозный, Петр Первый, Иосиф Сталин – столпы русской истории. Народ их любит просто потому, что любит, и не хочет находить для этой любви каких бы то ни было рациональных причин»».
«Народ наш замечательный в обычное время от любой власти отгораживается, старается жить собственной жизнью. А ведь решение этого ребуса — гражданская активность, начиная от уровня подъезда, гражданский контроль, но это активность каждого. А у нас каждый в своей скорлупе, так ему теплее и комфортнее».
«Не ищите у нас смысла, не ищите пощады к себе самому и пощады к другим. В русской истории отсутствуют не работают рациональные построения. А пользоваться счастьем греховно, нужно потерпеть, потерпеть, да так и до самой смерти потерпишь…»
«Важно то, что русское равнодушие возникает из обиды на несовершенство жизни. Вот и наше любимое «Моя хата с краю» происходит от обиды на неустроенность и несправедливость окружающего мира. «Да как же мне принимать этот мир, коли в нем такая несправедливость творится…»! Это все черты русского человека: желание храм Божий внутри себя построить, а вовсе не снаружи, вера в бессмертие души, стремление к покаянию, укрепление себя, чтобы перетерпеть страдания — отсюда долготерпение к внешней несправедливости. У нас, даже если человек неверующий, он всегда ищет в жизни свой идеал. Историк Иван Киреевский давно еще заметил: «Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд» «.
«Вся беда в том, что наши люди, в большинстве, интуитивно уверены, что всякое счастье невозможно вовсе, совершенно не зависит от них самих. Потому-то у нас «весело и вольготно» никогда никому не жилось. Как в поговорке, «не жили счастливо, да нечего и пытаться». Чехов предлагал «по капле выдавливать из себя раба», но что-то и по капле даже все быстро устают. И совсем перестают выдавливать…»
«Люди наши вовсе не только страхом скованы, но и, как всегда, равнодушием с долей апатии. Все время мы ждем, что добрый и справедливый правитель придет и все за нас сделает. А вот оказывается, что, какой ни придет, все негодный, а то и вовсе тиран. И ждать «правильного» правителя нужно долго, вот и ожидаем дальше. Народ-ребенок, вечно и понапрасну наивно мечтающий о подарках от своих суровых родителей, то есть от власти. О подарках или вообще о счастье. А счастье все не приходит и не приходит. Да, может наш народец побунтовать всласть, тогда беда тем, кто не спрятался. Да потом опять хомут на себя сам же и наденет виновато. Вот так и будем упрямо сидеть и ждать доброго царя. Лишь бы самим не вмешиваться, а жить своей частной жизнью. Наши люди даже от пустяковой работы в каком-нибудь домовом комитете бегают, вот тебе и вся гражданская активность. От этого и происходят все неурядицы. Все время мы в спорах ищем смысл и истину, впадая то в самоуничижение, то в гордыню народа-мессии. Нам бы посередине где-то остановиться, поближе к реальности. Между прочим, деспотия невозможна без народа, согласного жить под властью деспота.
У думского деятеля Шульгина я вычитал интересную вещь: «Человек, как известно, животное общественное. Но не совсем. Есть у человека и личная жизнь. В античном греческом мире людей, которые не занимались политикой, то есть общественным, а только жили личной жизнью, называли идиотами»».
«Наши очень страшные дворы и подъезды — просто немые свидетели каких-то тайных, но разрушительных боевых действий. Зато какая сказка начинается за порогом квартир, у тех, кто сильно не пьет, у тех, кто во всяком случае нормально зарабатывает. Из грязного, темного и, простите, зассанного неухоженного подъезда мы попадаем в чистую, уютную и обихоженную квартиру. Так еще в советские времена поражал контраст квартирного холодильника и продовольственного магазина. В любом советском холодильнике было на что посмотреть. В некоторых вообще наблюдалось полное изобилие. А вот в витрине магазина при Брежневе — убого пусто. В квартирках-то, почти во всех, было все хорошо и никакой разрухи. Нередко просто роскошь. И все потому, что государственная граница ответственности русского человека проходит точно по порогу его квартиры. Дальше — Дикое поле, прерии и джунгли. Опасный мир, в котором как-то можно существовать, но глупо его обустраивать. Наша суть — нежелание эффективно объединяться именно «миром» в повседневной жизни. А наше вселенское равнодушие дошло до разъединения и в более важных вопросах, русский русскому помочь ни на каплю не хочет. Что-то похожее мы и здесь наблюдаем, правда, надо еще понимать, что у прекрасных жительниц этого уголка личная территория не своя — и стимулов благоустраивать ее гораздо меньше».
«Сугубо русская хрестоматийная история о том, что порядка у нас нет, но нечего и пытаться что-то исправить, как мы знаем, для нашего человека является абсолютно стандартным, проистекающим первой частью из классического, древнего и для почти всего населения страны сакраментального: «Земля наша велика и обильна, да порядка в ней нет». Все увлеченно ругают свое начальство, окружение, родственников, государство, телевидение, министров, журналистов, демократов, школу, милицию, коррупцию, бюрократию, коммуняк, царя, монголо-татар, народ, паленую водку, жену и детей. В этом наши граждане решительно всегда убедительны и аргументированно-многоречивы. Обличительная исповедь НИКОГДА не предполагает хоть сколько-нибудь значимых, хотя бы пустячных, конкретных шагов для выхода из ужасного состояния, потому что смутная и неосознаваемая мазохистская цель этой исповеди — застыть на оргазмическом пике отчаяния и тем успокоить израненную недостойной жизнью душу. И, самое главное, успокоившись пойти дальше в качестве персонажа этой сюрреалистической страшной сказки».
«Мысли о присвоении чужого типичные для большей части наших людей: «Вот, например, так: “Жизнь за родину отдам, но набор гаечных ключей с завода стащу!” Все правда: жизнь в бою отдаст, но и ключи в мирной жизни стащит. Да и вором такого назвать как-то и язык не поворачивается. Просто уважения не к своей собственности нет. Чья она? Заводская, да, значит, ничья. В советское время государственная — точно ничья, а после перестройки — вроде как владельца завода. А он этот завод по справедливости себе приватизировал? Вот то-то… Значит, и гаечные ключи тоже не его. В общем, всегда на Руси так было, всегда брали себе то, что строго не охранялось, потому что воровством это не считалось. Рассуждаем-то как: “Все вокруг божье, сегодня твое, завтра мое — а чаще не мое и не твое, государство все равно отберет себе, да еще непонятно зачем. Отберет, потом будет ничье и пропадет. Или чинуша себе отхватит. Поэтому — пока можно — бери. А не взял, прошляпил — другие возьмут, даже и рассуждать не будут. От меня ничего не зависит, а от власти не жди ничего хорошего, сам о себе не позаботишься, не подсуетишься, не возьмешь того, что плохо лежит, — тебе же хуже. Никто не наградит. А государство наше никогда не обеднеет. Оно свое берет со всех, а земля богатая, народ пока что не перевелся”. Не грех и черпануть из бездонной бюджетной реки. Много чего осядет по разным карманам, пока бюджетная река эта речушкой до назначенного места дотечет. Всегда у нас так было. Без этого страна наша не стоит».
«Мужичок собрал бегающие глазки «в кучку» и выпалил единым табачным духом в лицо Андрею такие слова:
— Ну и что, что я украл. Кошелек буржуйский взять хотел? Что есть этот кошелек, да пусть он трижды золотой? А сколько по все Расее министры всякие, интенданты те же в военное время у народа крали, да и просто приказчики у хозяев и по сей день крадут? Ерунда, стало быть, полная, этот кошелек. А я всю жизнь мыкаюсь, пуп на работе рвал все время, а в солдаты забрили, так сразу и контузило меня. Детей моих кормить кто будет? Жену чахотка гложет. И что этот кошелек, у буржуя этого завтра два таких будет. Буржуи наши, как в Европах, слишком в удобствах живут, сыром в масле катаются. Если жизнь слишком гладкая, как ты о себе думать будешь? Забудешь, что ты ничтожная песчинка и воле божьей жизнь проживаешь. Нет в моем поступке большого греха. Это как с нищим поделиться, а я и есть нищий. А душа моя… Да я душой чище и светлее многих образованных. Я в добро, в Бога верую, и он видит, что жизненные обстоятельства к такому склоняют, и он простит, как разбойника на кресте простил. Главное ведь, что ты в душе несешь. У нас в Расее не согрешишь — не покаешься, а не покаешься, так и не спасешься!
— Да, — в резиновой усмешке растянул губы Мальков, — у нас ворует каждый как может и одновременно заглядывает в небо.
Потом сам зачем-то посмотрел на летние перистые облака и произнес глубокомысленно: «А стремление к конечной возвышенной святой истине легко уживается в душе с собственными низменными подлостями и воровством, масштабы и размах которого определяются только внешними ограничениями».
«Любимая тема наших русских разговоров — ругать власть. Салтыков-Щедрин здорово сказал: «В России в наше время очень редко можно встретить довольного человека… Кого не послушаешь, все на что-то негодуют, жалуются, вопиют. Один говорит, что слишком мало свобод дают, другой — что слишком много; один ропщет на то, что власть бездействует, другой — на то, что власть чересчур достаточно действует; одни находят, что глупость нас одолела, другие — что слишком мы умны стали; третьи, наконец, участвуют во всех пакостях и, хохоча, приговаривают: ну где такое безобразие видано?! Даже расхитители казенного имущества — и те недовольны, что скоро нечего расхищать будет». И вечный лозунг русских людей: «Всем нам власть голову дурит!» Русские вообще не любят власть. В самых разнообразных ее видах. И коммунистов, и царя, и демократов. Все взаимоотношение населения и власти у нас нередко заключается только в общей стране проживания. У граждан почти нет реальных способов влиять на власть. А власть в своем влиянии исторически не считается даже с законодательно закрепленными собственными обязательствами перед обычными людьми, действуя по собственному усмотрению, исходя из загадочной «целесообразности» и трактуя законы по собственному усмотрению. Вот отсюда и идет: «Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло». Вот и понятно, что ругать власть — это, можно сказать, национальный вид спорта, который не исчез даже при Сталине, когда можно было очень быстро жизни лишиться за такие разговоры. А все равно разговаривали. Не суть важно, за дело ли ругаем власть (чаще всего, за дело) или вообще незаслуженно. Сам священный факт ее осуждения — это ритуал русской жизни».
«У нас отношение к власти действительно противоречивое, с одной стороны, знать ее не хотим, с другой стороны, чуда от нее ждем. Наша власть прекрасно обходится без народа. А народ замечательно обходится без власти. Российская власть исторически всегда расходилась с народом, власть все брала с Запада. А основная масса народа мыслила традиционно, жила в своей, а не в западной культуре. Поэтому общество веками имело черты так называемой «химеры» — сочетания несочетаемых по природе своей компонентов».
«А как не поругать еще и окружающих? Как сказал классик, мы, русские, поедом друг друга едим и тем сыты бываем. Мы не можем спокойно жить сами и не даем спокойно и достойно жить другому. Этот окружающий нас другой должен жить так же неспокойно и недостойно, как я сам, вот это очень русская мысль. Далее у нас считается хорошим тоном поругать собственную работу, погоду, окружающих и перспективы дальнейшей жизни. Жалуются бизнесмены и бомжи, алкоголики и губернаторы, гопники и милиционеры, преподаватели и проститутки, дворники и профессора. Все. У нас так принято. Но если, не дай бог, кто чужой, иностранец например, будет нас высмеивать — нет сильнее обиды. И вот когда исполнен священный ритуал тотальной критики, можно жить дальше!.»
«Большевики спасали Россию против ее воли. Как «спасали», загубив напрасно огромное количество ни в чем не повинных людей, Иван Грозный и Петр Первый, как загубят миллионы Владимир Ленин, Иосиф Сталин? Да за что же ее так? Нужно, чтобы она, наконец, из самой себя свою власть выстраивала и относилась к этой власти как части самой себя, уважала, а не боялась, обоснованно требовала, а не униженно пресмыкалась. И возникает вопрос, во сколько же раз мы бы стали сильнее, если бы преодолели свое повседневное равнодушие к своему гражданскому устройству, к своей гражданской жизни. Себя разбудить как следует не можем. А почему так получается-то? И делать то что?»
«Отчужденность и недоверие к собственному государству объединяют всех, и образованных, и не очень, всем оно плохое. Потому обманывать его можно как угодно и сколько угодно и всеми возможными способами. А вот чтобы этот самый государственный аппарат изменить, он же изна этой земле рожденных людей состоит-то, вот этого никто никогда и не пытался. Как не было у нас никогда гражданского общества, в революцию не было, при Сталине не было, и так до настоящего времени нет. Народ не хотел, ну и чиновники, так тем более. Как две разные космические расы. А постоянные упреки народу нашему в «рабской психологии» народа, как с этим быть? Член Политбюро ЦК ВКП(б) Бухарин заявлял, например: «Русский народ — нация обломовых, нация рабов, с рабским прошлым, с присущей ему азиатской ленью»».
«Страна рабов? Сильно сомневаюсь в правильности этого определения. На кого же эти «рабы» так уж спину гнут и кто их хозяева? «Рабы» эти очень себе на уме и жить все стараются своим умом и по-своему. Здесь не улавливается, пожалуй, главное: способность русского человека жить своей загадочной, параллельной всякой власти и всякому режиму собственной внутренней жизнью, где свободу заменяет анархическая воля, потребность в упорной трудовой самореализации — созерцание, а законопослушность западного типа — выработанное веками непревзойденное мастерство мимикрировать, приспосабливаться к действительности. Каждому на свой манер, притом многими — весьма удачно, избегая притом каким-то чудом шизофренического раздвоения личности. Хитры мы бываем, только хитрость не чтоб сделать, а чтобы отделаться. Еще скажу, что мы слишком не только власть и окружающих, но и себя ругать горазды, это тоже наша национальная черта. Не самая хорошая и часто переходящая из здоровой самокритики в самоедство. Еще, дескать, равнодушие, вечная социальная апатия. А ты видел ли еще такой хоть один народ, который, при таком климате, при бесконечных набегах сильнейших врагов и при постоянных баталиях с противниками со всех мыслимых сторон света, не только не пропал, но и создал огромную страну и собственную уникальную культуру? И ни одного народа, расширяясь, не уничтожил? Не видел? Вот то-то. А вот накануне Второй мировой немецкие стратеги русских классиков XIX века скрупулезно изучили. И сделали вывод, напрочь забыв опыт Фридриха Великого, Наполеона и советы своего же знаменитого канцлера Бисмарка, что русский человек, исходя из описанной в классической литературе его психологии, просто не может быть хорошим солдатом. И советов белоэмигрантов не соваться в Россию тем более не послушали. Конец всем известен. Никто с русским солдатом по стойкости и отваге и рядом не стоял. Вот, например, немецкий подполковник Динглер писал с фронта Великой Отечественной: «Не следует забывать, что русские не похожи на обычных солдат, для которых снабжение всем необходимым имеет значение. Мы неоднократно имели возможность убедиться, как немного им нужно… Почти четыре недели эти люди питались травой и листьями, утоляя жажду ничтожным количеством воды из вырытой в земле глубокой ямы. Однако они не только не умерли с голоду, но еще и вели ожесточенные бои до самого конца»».
«Русский народ заплатил несоразмерную, катастрофическую цену за экономические изменения, которых можно было бы достичь и без людоедской социальной политики. Все эти мучители, большевистские князья, погубившие миллионы невинных жизней и сами замученные потом своими преемниками, были в реальности абсолютными циниками, свободными от всякой морали. Они сами пользовались «благами жизни» по полной программе и даже сверх ее. И они же пошли на свой эшафот с абсолютной покорностью, по воле вождя-параноика, как рядовые жертвы».
«Советские люди, и верхи, и низы, как это ни чудовищно звучит, привыкли к людоедскому характеру сталинских репрессий. В основной своей массе просто старались выжить, так же как старались выжить при Иване Грозном, в Смутное время, в Гражданскую войну. Почти никто не думал сопротивляться, даже хотя бы спрятаться, хотя немногочисленные примеры таких поступков часто кончались успехом. Обычных людей, убежавших до ареста в другую область страны, даже никто и не думал искать! Еще не задержан и не допрошен, удрал, козявка? Так чекист порвет немногочисленные бумажки: анонимный глупый донос да постановление об аресте, чтобы жизнь себе не осложнять. А другую козявочку арестует… Главное — общее число. Но никакого реального противодействия извергам не было».
Некоторые другие особенные народные черты в истории России.
«У нас работникам всегда было проще осуществить амбициозный проект, требующий нестандартных решений, чем изо дня в день с хорошим качеством делать определенную операцию на конвейере. Вспомните, в Советском Союзе была ракетная промышленность, была авиационная, а вот на наш автопром до сих пор плюются. В нашем отечестве каждый работник стремится проявить свою «самость», а ощущать себя конвейерным винтиком ему на работе неуютно. Есть даже термин «русский способ производства», это — незаурядная способность к уникальной работе по созданию своего рода шедевра, но поставить этот шедевр на конвейер — для наших людей задача очень сложная».
«Наша пунктуальность, если тебе говорят, что буду через пятнадцать минут, это вовсе не означает, что именно через пятнадцать минут обещавший быть будет здесь. А «после обеда» — это, значит, ждите его с двенадцати до семнадцати. Если не придет, это означает, что время ожидания автоматически, без всяких предупреждений, следует продлить на завтра — ну не смог после обеда, с кем не бывает?».
«Еще о нежелании и неумении людей становиться счастливыми. В личной жизни, в творчестве, да в воплощении всего, о чем наш человек мечтает! И когда ты сам себе говоришь, ну давай, осуществляй свою мечту, дорога ясна, и, как делать, очень даже понятно, что-то всегда мешает, сразу находятся поводы, благо для этого есть сотни и даже тысячи отвлекающих поводов и неотложных обыденных дел. Так многие и становятся ходячими кладбищами погибших безвременно собственных сокровенных желаний, надежд и талантов, сколь прекрасных, столь же и эфемерно-хрупких. Сколько людских надежд трагически погибают от столкновения с грубой и бессмысленно-неуклюжей гонкой дней, которые словно хватают друг друга за хвост бесконечной цепью? А видела ли ты веселые кладбища? Хотя бы и передвигающиеся на двух ногах?».
«Истинно русский человек, каждый из этих планов разрабатывал или по крайней мере при необходимости мог сформулировать, так сказать, пошагово. Но вот, когда наступало время сделать первый, пусть небольшой шаг, все время находилась какая-то закавыка, которая мешала приступить к реализации плана сегодня и требовала отложить запланированное на завтра, а то и на послезавтра или вообще на неделю. Однако серьезность и масштабность запланированного и полная уверенность в том, что оно, это запланированное, ему вообще-то вполне по силам, если бы не частые досадные препятствия, без всякого сомнения преодолимые, делают нашего человека субъектом, постоянно исполненным чувством собственной важности и значимости. Правильно говорится, что русский человек, существуя в обыденном мире, всю жизнь отчасти презирает его, неся себя выше рядовой суеты. Наш человек выше мелочей. Он важен в своем движении над ними, а не в этих «пустяках». Вот поэтому-то и лучшая жизнь всегда откладывается на следующий понедельник. Может быть, потому будничному ежедневному неустройству, неубранным улицам, повседневному мелкому хамству в магазинах, на дороге и в транспорте, сопутствующим невежливым мелким перепалкам и ссорам мы не придаем никакого значения?».
«Наша интеллигенция! Классическая русская литература воспитала ее стремление отдать какой-то долг простым людям, но, какой долг и как отдать, она толком не знала. Да и разговора на практике с народом ну никак не получалось, вспомните рассказы Чехова, если вы их хотя бы в школе читали. И неистребимая черта российских образованных людей — черпать мудрость с Запада, причем как-то по-школьному, схематично, догматично и с опозданием. С марксизмом, например, так и произошло. Не свезло: не работала схемка, а мы подрихтовали напильником и взяли на вооружение. Причем так, что сам Маркс не один раз в гробу перевернулся. Ну а чем образованнее наш интеллигент, тем менее у него желания проявить себя именно в практической деятельности. Вот, например, почему Ленин категорически не советовал соратникам лечиться у наркома здравоохранения, врача Семашко, которого он вовсе не держал за специалиста? Ильич всех своих соратников к немецким докторам отправлял. А вот действительно милое дело для русской интеллигенции — бесконечные политические дискуссии на кухне у друзей или где-нибудь еще в уютном и безопасном уголке. У нашей интеллигенции вовсе нет желания и упорства бороться за гражданское общество. Если власть ее выслушивает — она любит власть, а если пренебрегает — ненавидит. Но и в первом, и во втором случае гражданская активность равна нулю». *
* текст выделенный кавычками является фрагментом книги «Недоля» Дмитрия Рахова